Помню, я ломал ребром ладони рисовые чипсы и кричал: «Это — каратэ!» Возможно, на меня оказали влияние занятия солдат в лагере перед моим домом в Ямагате, где я провел детство. Ежедневные занятия солдат были обыденными и не вызывали какого-то особого интереса у людей. Возможно, я прочел о каратэ в новелле Цунэо Томиты «Сугата Сансиро», которую я взял у своего друга во время учебы в школе. Точно не помню, но, кажется, я слышал, что каратисты ломают черепицы кулаками, а доски — кончиками пальцев. В 1930-х годах главный инструктор JKA Гитин Фунакоси (Гичин Фунакоши) изменил значение слова «каратэ» — «пустая рука» вместо старого «китайская рука». Также он поменял слово «дзюцу» (техника) на «до» (путь).

Тем не менее, как только я приступил к изучению каратэ, я понял, что разбивать предметы довольно просто, и каратэ утратило в моем представлении первоначальную мистичность.

Люди решают начать заниматься каратэ и постучаться в дверь додзё по разным причинам. Кто-то хочет стать покрепче, для кого-то это досуг, для кого-то — самооборона. Конечно, у меня была своя причина: я просто хотел быть сильным в уличных драках. Нет повода для гордости. Хотя я допускаю, что некоторые шли заниматься, т.к. верили, что взаимодействие человечества приведет к дзюдоистскому «благому использованию энергии» и каратистскому «совершенствованию личности».

Чернокожий мужик и белокурый мальчик будут неловко драить пол тряпками только потому, что оба они любят каратэ. В результате сформируются глубокие человеческие взаимоотношения, и в такой ситуации не нужна святая теория будо.

Единственное, что должно остаться, — это обычные взаимоотношения между учениками и учителями. Я искренне верю, что будо или самосовершенствование людей зиждется на хранении отношений, являющихся результатом ситуации, когда обучение проходит в небольшой группе, как в старые самурайские времена. Прочитать лекцию о том, что такое будо, довольно утомительно и не для меня.

Действительно ли поединок и слава победы являются конечными целями будо? Если дело обстоит так, я должен сказать, что прожил абсолютно другую жизнь. Моя жизнь прошла в додзё, наполненным непоколебимым духом. Потеть во время занятий с молодыми людьми, обсуждать каратэ и поделиться проблемами с ними, — моя жизнь и путь, который я выбрал.

Я учился у множества предшественников, а также тренировался с людьми из более чем 50 стран. Временами я удивлялся их мощи и силе, иногда я кричал на них и смиловался над их слабостью. Моя жизнь была полна боли и слез трудности и радости.

Люди приходят и уходят, а пот, капающий во время тренировки, кристаллизуется в дружбу и любовь между инструктором и учеником.

Я удивился тому, как изменился мой образ мышления, пока я снова и снова отрабатывал технические приемы. Я наслаждался приложенными усилиями для самосовершенствования за счет физически тяжелых тренировок. Уже прошло более 20 лет с тех пор, как я вошел в эту жизнь.

 «Что же я собираюсь делать?» — должно быть, у меня было идиотское выражение лица, когда я стоял и думал на апрельском солнцепеке. «Эй, ты!» — бородатый человек схватил меня за плечо; наверное, это судьба. Высокое синее небо слышит голоса тех, кто пытается набрать новичков в разные клубы. С чувством радости от той свежести, что дало мне синее небо, и от удовлетворения поступлением в университет я решил записаться в секцию каратэ.

Я поступил в университет в 1950 году, когда все еще оставалась суматоха после прошедшей войны. Под влиянием студента университета Такусёку, остановившегося в моем доме, я без колебания выбрал тот же вуз. Университет Такусёку имел долгую историю, но из-за духа его организации — продвижение и развитие за рубежом — приказом министерства образования университет переименовали в Корио. В результате количество студентов стало небольшим, и мы наслаждались студенческой жизнью, которая выходит за рамки представления современных студентов вузов.

В конце ветреной улицы, идущей от станции метро Мёгадани, возвышалось трехэтажное здание университета. Здание говорило о многолетних традициях, и даже три этажа казались высокими в послевоенные годы.

С чувствами, какие бывают у студента, я вошел в холл, где обычно проходит церемония приветствия. Я шагал вдоль стены и ощущал, как на листву лучами падает теплый апрельский солнечный свет. Сцена, которую я увидел, удивила меня: за столами сидели представители спортивных и культурных клубов, проводящих набор новичков, и человек в оборванной одежде и университетской кепке буквально с пеной изо рта обсуждал национальную политику.

Я был впечатлен тем, что в университете царила такая грубая атмосфера. Грубые и громкие голоса окружили меня со всех сторон, и я почувствовал, что не могу даже пробраться сквозь них. Какой невообразимый способ набора! Я даже подумал, что голоса, зазывающие клиентов в токийском районе Асакуса, гораздо культурнее. Им следовало бы быть более новаторскими. Например, если бы китайский исследовательский клуб объявлял о наборе на китайском языке, а латиноамериканский — на испанском, то создавалась бы благоприятная атмосфера, даже если бы окружающие люди ничего не понимали. То же самое можно сказать и о спортивных секциях. Клубу сумо следовало бы инсценировать комическую встречу сумоистов, а клуб каратэ — разбивание досок. Это было бы гораздо эффективнее. За столом каратэ сидел бритоголовый человек со свирепым взглядом и громко кричал: «Даже деревья и травы иногда поют печальные песни. Здоровые и молодые энтузиасты! Соберитесь на холме по-осеннему окрашенных листьев, станьте патриотами, крикнете и дайте о себе знать!» Он кричал и гипнотизировал себя собственными словами!

Пока мои мысли блуждали в этих вещах, и я решал, в какую секцию записаться, меня записал бородатый г-н Хаулинг.

Хотя количество студентов университета Такусёку было небольшим, боевые искусства были очень популярны среди них. Я знал, что секции дзюдо, кэндо и сумо имели славную историю, и много известных школьных спортсменов хотели записаться туда. Клуб каратэ был единственным спортивным клубом, куда принимали таких неопытных новичков, как я.

Конец участка школы как будто уходил в пропасть, и додзё располагалось еще ниже. Площадь додзё составляла около 160 квадратных метров, в нем было потолочное окно и украшенный алтарь. На меня произвел впечатление отполированный пол. Новички собрались близко друг к другу в углу додзё и выглядели обеспокоенными. Они были похожи на детей в школьной форме, загнанных в угол волками с белыми и черными поясами. Вскоре появился бородатый человек, который записал меня, и, поклонившись черным поясам, опять начал громко кричать: «Что такое каратэдо?» Он впивался в нас взглядом и пытался показать свое высокое положение. «Каратэ не является боевым искусством, цель которого состоит в том, чтобы победить или проиграть. Его окончательная цель состоит в наших усилиях достигнуть совершенства человечества, основанного на нашем осязаемом и неосязаемом обучении».

Во время речи бородатого сэмпая в додзё царила неописуемо странная атмосфера. «Каратэ является боевым искусством джентльменов. Мы применяем свои тренированные руки и ноги только после того, как подвергаемся нападению. Другими словами каратэ — это система самообороны, которая постоянно тренирует наши руки и ноги, делая их оружием против неожиданного противника». Казалось, бородатому сэмпаю доставляло удовольствие говорить подолгу. Было несколько неожиданным услышать из уст такого неопрятного человека фразу «боевое искусство джентльменов».

В конце концов начались показательные выступления. Сначала построились белые пояса и начали выполнять удары руками, ногами и блоки. При каждом движении они кричали «киай», и мы поначалу удивлялись этому. Беспорядочные движения их рук и ног выглядели забавно и не казались такими уж сложными. Пока я смотрел на выступление, я стал понимать, что они наносили удары друг по другу в какой-то последовательности.

Затем принесли доски и черепицу. Я предположил, что их собираются ломать голыми руками, и это заставило меня затаить дыхание.

Кто-то ломал их с первой попытки, а кому-то требовалось для этого наносить удары несколько раз. Но всех их отличало неизменное отношение. Было больно даже смотреть, но они, должно быть, хвастливо притворялись, что не испытывают боли. Я задался вопросом: является ли симуляция необходимым качеством для патриота? Если бы бородатый сэмпай узнал о моих мыслях, он бы рассмеялся. Я наблюдал за разбиванием предметов и тешил себя этой мыслью.

Более всего меня удивил обмен техническими приемами, который бородатый сэмпай назвал «дзию кумитэ». Руки и ноги, которые ломали 3-сантиметровые доски и 15 сложенных вместе черепиц, наносили удары, и кости трещали от блоков. Это были очень напряженные моменты. Нельзя было допустить даже малейшую ошибку или погрешность. Я весь дрожал, и мое тело было наряжено, когда я наблюдал за поединками. Никто не смел даже уклоняться. Только пронзительные крики «киай» отдавались в стенах и резко проникали в наши уши. Как ожидалось, черные пояса были сильными. Аккуратно потрепанный черный пояс контрастировал с чистой белой формой, показывая японское чувство собственного достоинства. Меня впечатлил черный пояс.

«Вы, новички, начинаете тренироваться завтра», — с этими словами нас выдворили из додзё. Мы почувствовали себя свободными от крайне удушливого воздуха в зале. В уличном воздухе чувствовался свежий аромат зелени. Притягательное пение Торадзо Хиросавы, доносившееся из соседнего студенческого общежития, вызывал у меня глубокие чувства. Я спешил домой. Я сделал первый шаг в каратэ.